Еще летом, в августе 44-го, у него появилась отличная возможность наблюдения — хороший французский бинокль, отобранный у одного немецкого генерала, который, как выяснилось при допросе, отобрал его когда-то у французского полковника.
Я сказал, увидев этот бинокль:
— А-а, французский бинокль.
И добавил по-немецки, что этот бинокль ему уже не понадобится, теперь генералу придется восстанавливать то, что они разрушили, а для начала — casser les cajus — дробить камни.
Этот бинокль давал возможность видимости на 30 километров по горизонту и очень пригодился.
Танковая армада генерала А. С. Бурдейного неудержимо двигалась на запад. Советская артиллерия поддерживала это наступление мощным огнем. Немцы оказывали отчаянное сопротивление, пытаясь бомбовыми ударами с воздуха парализовать продвижение советских танков. Но советское превосходство в воздухе было уже несомненным.
Знание трех языков очень помогало выполнять задания по радионаводке «соответственно обстановке». И когда в воздухе звучали слова «Ici Michel» [8] , на них откликались и 18-й гвардейский под командованием Героя Советского Союза А. Е. Голубова, и другие полки 303-й авиадивизии. В эфире звучали слова, понятные и русским и французским однополчанам:
Ici Michel! Attention, «Fokke-Wulf» en l’air! J’ecoute! Allo! Genja! Prikrivajet «Normandia»! Bombi! Priom! Franzouse, merci! Davai! Ami Franzouse — davai! [9]
В прорыве участвовали знаменитые «катюши», и команда «О-о-гонь!» долго еще потом, во Франции, звучала у них в ушах.
Гром от танков, «катюш», от бомбежек такой, что глохнут уши: когда шло наступление, земля дрожала в радиусе 20—30 километров.
Мне пришлось самому испытать это ощущение, когда рядом рвались реактивные снаряды. Даже на расстоянии 1 километра от их взрывов у вас останавливается дыхание, и вы ощущаете удар по всему телу, не говоря уже об ужасном грохоте и свисте, который словно преследует вас. Вылет снаряда и залпы поглощают так много кислорода, что моментально задыхаешься, а у лошадей, опустивших шеи и склонившихся до земли, из ноздрей льется кровь, и они, изнемогая, мотают головой из стороны в сторону, чтобы избавиться от страшного гула.
И все-таки я получаю огромное удовольствие от этого пекла: для меня, француза, мысль о том, что фашисты получают здесь, на русском фронте, во сто крат за те злодеяния, которые они причинили всей Европе, приносит радость.
Во время Восточно-Прусской операции возникла фронтовая дружба с Володей Корсаковым, водителем танка Т-34…
Замечательный парень. Он говорил мне: «Пиши, Игорь! Где бы я ни был, в моей деревне всегда будут знать, где я, и тебе ответят».
И конечно, верным другом стал майор Горохов, который выполнял в этом прорыве для советских авиачастей то же задание по радионаводке.
Во время затишья мы с ним часто, лежа в траншее, «ворочали» судьбами мира после войны: мы мечтали о том, какая будет повсюду мирная братская жизнь.
Друзьями стали и советские разведчики. Ночью они ходили в немецкий тыл за «языками», а днем — всегда на своих мотоциклах впереди танковой колонны.
Их работа была очень опасной. Завидев их, я ждал с бьющимся сердцем. Иногда скажут радостно: «Взяли двух «языков», иногда — увы — услышишь тихое: «А Павел погиб…»
Я никогда не забуду это героическое наступление советских войск — огромный поток русских солдат, устремленных на запад. Для них, казалось, не существовало лишений — они шли сквозь холод, буран и огонь — к Кенигсбергу, к Берлину, к Победе.
На войне всякое бывает. Двадцать шестого января, уже недалеко от Кенигсберга, танковая колонна двигалась со скоростью 30—40 километров в час. Никакого сопротивления. До самого горизонта — лишь голые поля и ни дерева, ни куста. Вдруг слева от дороги показались шестьдесят «Фокке-вульфов-190». Идут низко, на бреющем полете, приближаются, а вокруг — голое место, нигде не спрятаться и нигде не укрыть танки, технику, людей. Приказ — всем остановиться.
Allo Rayack — ici Michel! Allo Rayack — ici Michel! 244—522! Soixante «Fokke-Wulf»! Aux secours! Aux secours! J’ecoute, j’ecoute! [10]
В воздухе неподалеку было звено Жака Андрэ. Координаты получили также готовые к вылету истребители, дежурившие возле своих самолетов. Были вызваны все советские истребители с ближайших аэродромов. Но им надо было от трех до десяти минут, чтобы прилететь на помощь. А исход ситуации решали не минуты — секунды.
…«Фокке-вульфы» шли двумя группами, по тридцать самолетов справа и слева, на строго определенном расстоянии друг от друга, крыло к крылу и хвост к хвосту. Обе группы возглавлялись ведущими. Вот они начинают сближаться, эти два командира, но вдруг крылья их сталкиваются и от удара ломаются. Самолеты начинают падать на землю. Два взрыва. Дисциплина в воздушных колоннах мгновенно разрушается, и потерявшие своих вожаков «фокке-вульфы» в панике ломают строй, переходя в беспорядочный полет. Переполох, растерянность, наспех бросают несколько бомб (на военном жаргоне — «лягушек») — и исчезают.
Это из тех невероятных случаев, когда говорят — могло быть хуже.
Случай нетипичный, но зато красноречивый: противник не любил неожиданные ситуации, и наши пилоты, поняв это, старались посеять беспорядок в рядах немецких воздушных групп, откалывая их друг от друга, предлагая неожиданные варианты боя.
В Восточно-Прусской операции полк «Нормандия — Неман» храбро сражался. Вот что вспоминает об этих днях французский пилот Франсуа де Жоффр в своих мемуарах [11] :
«За четыре дня наступления полк «Нормандия — Неман» уничтожил двадцать пять вражеских самолетов, повредил двенадцать, но мы потеряли трех летчиков, и семь «яков» были выведены из строя… Эйхенбаум с земли, находясь на передовой, наводит нас на противника… Вся авиация немцев в воздухе. Немецкие летчики пытаются любыми средствами помешать русскому наступлению — мы не знаем ни минуты передышки. Стоит сильный мороз. …Я все еще не могу понять, как у нас не отваливались от мороза пальцы, когда в струе воздуха от вращающегося винта приходилось закреплять парашюты голыми руками!
…Майор Дельфино мог гордиться своим полком. Он сам участвовал почти в каждом бою.
Наш переводчик возвращается с передовой и рассказывает:
— …Трудно себе представить жестокость танкового боя. Нам пришлось давить гусеницами батареи, которые стреляли в нас. Чугун, бетон и человеческие тела — ничто не могло устоять перед русским танком».
ЛЕТЧИКИ И МЕХАНИКИ
Первый отдельный истребительный авиаполк «Нормандия — Неман» к концу Великой Отечественной войны имел славный боевой счет: 273 сбитых фашистских стервятника.
Смертью храбрых пали сорок два французских летчика. Среди павших — первый командир полка Жан Тюлян, его заместитель Литтольф, Герой Советского Союза Марсель Лефевр, навечно занесенный в списки N-го авиационного полка. Он провел двадцать воздушных боев, сбил одиннадцать фашистских самолетов. Уроженец провинции Нормандия, Лефевр говорил: «Мы покинули свою поруганную родину, чтобы возвратиться туда только победителями. Иного пути у нас нет». Он пользовался очень большим авторитетом в полку.
28 апреля 1944 года при возвращении с боевого задания машина Лефевра загорелась, ему удалось дотянуть до аэродрома и даже посадить самолет, но… Свидетелем его гибели был ведомый де Жоффр. «Пылающий как факел Лефевр выпрыгивает на землю. Я вижу, как он катается по траве, чтобы сбить огненные языки, которые лижут его одежду. Солдаты и механики бросаются ему на помощь. Они сжимают Лефевра в объятиях и своими телами закрывают его так, что огонь появляется на одежде спасающих…»
8
«Здесь Мишель» (франц.) — позывные «Нормандии — Неман», по имени первого переводчика полка Мишеля Шика.
9
Здесь Мишель! Внимание! «Фокке-вульфы»! Я слушаю!
Алло! Женя! Прикрывает «Нормандия.»! Бомби! Прием! Француз, мерси! Давай! Друг француз, давай! (Часть русских слов приведена в транскрипции: так их произносили французские летчики во время общения с советскими боевыми товарищами.)
10
Алло, Раяк! Я Мишель! Алло, Раяк — я Мишель! 244—522 (координаты. — Ред.)! Шестьдесят «фокке-вульфов»! На помощь! На помощь! Прием! Прием! (франц.)
11
Франсуа де Жоффр. Нормандия — Неман: Воспоминания летчика. М.: Воениздат, 1982.